Сердце в опилках - Страница 18

Эти сцены происходили изо дня в день. Инспектор манежа со словами: «Брек!», пресекал закулисную перебранку, которая перемещалась в гардеробную, где продолжалась ещё добрых полчаса.

На репетициях они тихо и спокойно оттачивали какой-нибудь трюк, терпеливо повторяя одно и тоже. Пашка наблюдал за жонглёрами, каждый раз восхищаясь их трудолюбием и терпением. Закипал Владимир только, когда Люба вдруг начинала спорить, как правильней по технике исполнить тот или иной трюк. А спорила Люба частенько. Володиного терпения в этих случаях хватало на несколько минут. Потом «вулкан просыпался»: булавы летели в пустующие зрительские ряды, тишина манежного и подкупольного пространства разрывалась оглушительным криком, типа: «ЧБ»! Блинство! Ты — задрала!.. Владимир посылал всё «куда подальше» и уходил с манежа «нарезать круги» по фойе цирка, чтобы успокоиться. Люба неторопливо собирала по залу разбросанный «в сердцах» реквизит, оценивала его пригодность для дальнейших репетиций и шла за партнёром. Вскоре они возвращались на манеж, чтобы продолжить…

Два «скорпиона», два «Везувия» с великим трудом мирно уживались вместе. У них частенько «летали клочки по закоулочкам…» Но друг без друга они не мыслили себя и несколько минут.

Котова, понаблюдав за взаимоотношениями этой пары, быстро окрестила их: «ё…тые „неразлучники“!..»

…Пашка в который раз смотрел выступление Комиссаровых. На манеж они выходили в стилизованных русских костюмах. Владимир появлялся из центрального прохода с маленьким баяном, наигрывая и танцуя «кадриль». Навстречу ему выходила «барышня», которая строила ему глазки. «Ухажёр», в свою очередь, «пожирал» глазами её, то и дело пытаясь поцеловать. После хореографического вступления Владимир дарил Любе букет цветов, который распадался на несколько. Этими букетами-булавами они потом и жонглировали. Номер проходил в бешеном темпе, сопровождаясь акробатическими прыжками и смешными «корючками».

От этой пары невозможно было оторвать взгляд. Молодость из них била ключом. Чувства, которые они изображали, были неподдельными. Красивые, стройные, темпераментные, артистичные, они «брали» зал с первого мгновения.

Пашка, стоял в боковом проходе и впивался глазами во вращение булав-букетов, в их полёт. Они летели из-за спины, из-под ног, сбоку, из-под рук, мчались от партнёра к партнёру по дуге с двумя-тремя оборотами, вдруг вращались словно пропеллеры. Пашка, который только начинал жонглировать, сходил с ума от непостижимости тайны: как же они успевают в этом хаосе определить, где у букетов ручки, за которые нужно ловить, где цветы?

Когда артисты ошибались, предметы недокручивались, приходя в руки жонглёрам не той стороной, Пашка всем телом и своей сутью невольно «помогал» им докрутить, неосознанно дёргая плечами или вздрагивая кистями рук. А если булава оказывалась на ковре манежа, то «завал» он переживал, как если бы у него отрывалось сердце. В нём то ли уже жил, то ли постепенно просыпался жонглёр. Иногда он так уставал, посмотрев номер Комиссаровых, словно это он только что побывал на манеже…

Пашка совсем приходил в восторг, когда Владимир исполнял соло на трёх булавах-букетах! Такой темп себе трудно было представить. А уж по каким траекториям летали эти предметы — у обычного человека не хватило бы фантазии придумать!

В оркестре смолкала музыка и оставались только зажигательные ритмы барабанов. Длинные волосы Владимира метались из стороны в сторону, пытающегося поворотами головы уследить за полётом булав. Те вращались на сумасшедшей скорости. Со стороны казалось, словно бешеный рой, носится вокруг тела жонглёра, а тот пытается от него увернуться. В конце Владимир подбрасывал один букет высоко вверх, и пока тот возвращался, жонглёр успевал сделать заднее сальто, поймать булаву и сесть на колено. Ох, что тут начиналось!..

…После работы эти артисты никогда не были довольны друг другом. Каждый раз, после просмотра номера, когда Пашка шёл через фойе за кулисы, он ещё издали слышал громкие разборки.

— Хм! Мои «неразлучники» беседуют!..

Глава тринадцатая

— Краля, — алле! Краля! Ну, же! Алле!.. — Пашка через загородку вольера старался поставить свинью на «офф». Он подносил сухарь к её носу и пытался поднять на задние ноги…

Клоун Смыков и его ассистент последнее время днями и ночами находились на местной киностудии, снимаясь в очередном художественном фильме. Появлялся Смыков только на представлении. Так что все заботы о животном, «по дружбе и по-соседски», временно легли на плечи Захарыча и Пашки.

Свинья — молодая, симпатичная, но уже довольно тучная дама, кличка к которой мгновенно прилипла с лёгкой руки Захарыча, брызгала слюной, повизгивала, но отчаянно не хотела ходить на задних ногах, как это делали собачки в номере Котовой.

Пашка, освободившись от дел на конюшне, искал себе занятие. Комиссаровы ждали его на репетицию только через полчаса.

— Офф, Краля! Офф!.. — Пашка приоткрыл вольер, угощая свинью сладкими сухарями, которыми обычно подкармливают лошадей. Краля аппетитно чавкала и блаженно похрюкивала, уплетая очередной сухарь. Её мокрый нос активно шевелился, а глаза хитро щурились из-под белёсо-рыжих ресниц.

— Ну, давай ещё разок, Краля, офф!

Неожиданно Краля выполнила то, чего так долго добивался Пашка. Она в погоне за сухарём вскинула передние ноги и положила их на приоткрытые ворота вольера, мордой оказавшись почти против лица Пашки. «Дрессировщик» растерялся и отпрянул. Вольер распахнулся и свинья оказалась на свободе.