«Милый мой, Пашка, где же ты сейчас, дорогой мой дурачок?» — она подняла полные слёз глаза и посмотрела на Стрельцова.
— Он вернётся, правда? Дядя Захарыч, он вернётся, да?..
— Вернётся, Валюха, конечно вернётся, куда ему без цирка. Цирк да я — вот вся его родня…
Валентина немного помолчала и, вздохнув, сообщила:
— Нас возможно отсюда отправят в другой город. Если так случится, мы уедем, а Пашка вернётся, то передайте ему… А, впрочем, мне нужно сказать ему всё самой. До свидания, дядя Захарыч! Спасибо вам за всё…
Старик стоял посередине шорной. К груди он прижимал Пашкину тетрадь, гладил своей заскорузлой ладонью глянцевую поверхность обложки и шептал:
— Вернётся, обязательно вернётся. Куда ему без цирка…
…Долго гуляешь! — встретил Пашку на проходной цирка Казбек. — Твой Захарыч умаялся здесь один. Ну как съездил? Тётка ещё в больнице или уже выписали?
— А откуда Вы знаете, что она в больнице? — удивился Павлик.
— Вот чудак-человэк, ты же сам просил Захарыча рассказать мне о тэлеграмме. Вот он мне и передал, что твоя тётя попала в больницу с аппэндыцитом, и ты срочно уехал к ней. Я тебе и оформил отпуск на нэделю за свой счёт. Не забудь написать заявление об этом. Ну, иди, работай. С приездом!..
— Ай, да Захарыч! Ай, да молодец! Никому ничего не сказал о нашей ссоре. — ещё раз поразился Пашка. — Знал, что вернусь…
— …Ну, что стоишь, проходи, путешественник! — в дверях шорной стоял Стрельцов, улыбаясь.
— Захарыч, ты, того… прости что ли… Ляпнул я тогда гадость тебе! Вот, приехал… — Пашка виновато опустил голову.
— Ладно, хомут тебе в дышло, кто старое помянет… Садись, поешь! — старик пододвинул «блудному сыну» нарезанную колбасу с хлебом, овощи и кружку дымящегося чая.
— Захарыч, а почему ты сказал Казбеку, что я приеду через неделю? А если бы я вообще не вернулся? — прихлёбывая горячую жидкость, поинтересовался Павел.
— Вернулся бы. Мозги проветрил и вернулся бы. Такие из цирка не уходят.
— Это почему же?
— Так ведь ты уже без сердца…
— Как это, без сердца? — не понял Пашка, пытаясь не обидеться, и отставил чай в сторону.
— А так. Приходит человек сюда работать, а цирк, незаметно, забирает у него сердце и прячет в своих опилках, да так, что не найдёшь. А как жить без сердца? Вот и выходит, что все, кто отдал свои сердца цирку, остаются здесь навсегда. В этом его сила!..
Пашка вспомнил свои ночи в зрительном зале и вдруг догадался, — почему, каждый раз, так звал к себе манеж. Там, в золотистых опилках, — где-то спрятано его сердце! И не только его, но и Захарыча, Казбека, Эльбруса, Вали, и даже рыжего Валерки.
«Манеж для нас — одно огромное сердце. Одно на всех — вот оно что!..» — осенило молодого служащего по уходу за животными.
— Спасибо, Захарыч! Я, кажется, понял что-то очень важное в своей жизни! — серьёзно и торжественно, словно клятву, произнёс Пашка Жарких. Потом широко улыбнулся, словно взошло солнце, и обнял старого берейтора.
— Я вернулся… Ну, здравствуй, — дед!..