Сердце в опилках - Страница 37

— Если честно, кофе у тебя — говно! Сахара для людей не жалей!.. — Последней фразой кинорежиссёр постарался сказать больше, чем сказал. Пока директор сопел, придумывая, что ответить посетителю, уже в дверях добавил:

— Не раздувайся так — однажды лопнешь! — и подчёркнуто хлопнул дверью, снова сказав больше, чем сказал…

…Александр Анатольевич, как всегда, вёл представление, объявляя артистов, ассистируя клоунам, и, если надо, помогая в цирковых номерах…

Часто этот инспектор манежа, в отличии от других, делал короткие словесные вступления перед теми или иными номерами, иногда комментировал трюки по ходу представления, что нарушало устоявшиеся цирковые традиции. В этом было что-то от эстрадного конферанса. Делал это «А.А.» деликатно, не нарушая драматургии номеров, привнося что-то домашнее, доверительное, доселе неведомое ни артистам, ни зрителям. Многим это нравилось, некоторым не очень. Всё новое всегда трудно пробивало себе дорогу. И тем не менее…

Слова и голос инспектора манежа то подчёркивали героику одного номера, то весёлость и лёгкость другого. Женщин он объявлял с теплотой и любовью, мужчин — как подобает объвлять мужчин.

Его манежные интонации не повторялись. Каждое слово зрители слышали и внимали ему, благо с дикцией и техникой речи у этого мастера было всё на высочайшем уровне.

«А.А» с одинаковым успехом носил и фрак, и смокинг. Как правило, если он надевал что-то в первом отделении, то во втором выходил в совершенно ином костюме. Высокий, статный, с красивым лицом, поднятым подбородком, он привлекал не только взгляды женщин, но и мужчинам было чему у него поучиться.

Работал он вдохновенно, с удовольствием. Его никто никогда не видел без улыбки на манеже. Александр Анатольевич, невзирая на строгость и жёсткие требования, любил создавать «микроклимат» за кулисами, чтобы все были веселы и настроены на работу. Для каждого из артистов у него всегда находилась какя-нибудь присказка, хохма или шуточная «оценка» их творчества — лишь бы те улыбались.

— Летите, голуби, летите… — напевал он тихо слова известной песни, когда полётчики шли мимо него на манеж. — Только манеж мне не засрите!.. — подбирал он новую рифму в продолжении. Полётчики прыскали и начинали сверкать белозубыми улыбками. Инспектор галантно и торжественно провожал в полёт воздушных гимнастов, приглашая красивым жестом на манеж. Те, с поклоном, проходили мимо инспектора. Руководитель номера Виктор Петрович успевал бросить:

— А ещё во фраке!..

— Лети, лети, старый перДнатый… — рука инспектора манежа, мягко доторонувшись до плеча главного «Ангела», «благословляла» того в полёт.

Не слыша «междусобойчика», когда жесты абсолютно не соответствовали «текстам», зрителям, со стороны, казалось всё очень красивым, невероятно пафосным, галантным и «высокостилевым». На это и рассчитывалось. Высшим пилотажем считалось «не расколоться»…

— Лауреат Всесоюзного конкурса артистов цирка эквилибрист на пьедестале Николай Родыгин! — Инспектор манежа опустил микрофон и повернулся к форгангу. Оттуда лёгким пружинистым шагом вышел с голым торсом атлет.

— Коля «Померанцев»! Любитель выпить и любитель танцев!.. — негромко повторил «А.А.» объявление, но теперь уже только для ушей недавно «проштрафившегося» артиста, «припомнив» тому, как пару дней назад, подвыпив, он лихо отплясывал на очередном дне рождения.

Спиртному Николай всегда «проигрывал», как ни пытался его «победить». Выпивал он вроде немного, но в силу особенностей своего организма хмелел мгновенно и неожиданно для всех, и в первую очередь для себя и своей жены. Понять, что «Коля дошёл до кондиции», можно было сразу, как только тот начинал широко улыбаться и пытаться обнять первого встречного. В этом состоянии Николай был необыкновенно добр и до скандалов навязчив. Увести домой проспаться такого мужика было непросто. Это редко удавалось, пока Коля не «ломался»…

Утром он толком ничего не помнил. Всегда сильно стыдился, страдая морально и физически, в который раз клятвенно обещая себе и жене, что «больше никогда в жизни…». При этом, то и дело повторял свою сокровенную фразу: «Помира-а-ю…»

На последнем дне рождении одного из артистов программы их с Эльбрусом еле разняли. Николай стал признаваться джигиту в любви, пытаясь высказать тому восхищение как наезднику, то и дело пытаясь обнять и поцеловать. Эмоции переполняли эквилибриста, а слов как-то не хватало. Эльбрус терпел сколько мог, но когда тот поцеловал его в губы, взорвался:

— Э-э! Я тебе, что женьщина! Или голубой! Отвали!

Ответ захмелевшего Коли, который видимо хотел сделать джигиту комплимент, привёл того в бешенство:

— Нет! Ты не женщина, ты — лучше!.. — ткнул пальцем в грудь Эльбрусу Родыгин. Пока наездник топорщил в изумлении свои усищи и сжимал кулаки, Николай подумал и решил исправить сказанную двусмысленность, боясь, что его неправильно поняли:

— Нет-нет, не так! Я имел ввиду… ты хуже!..

Для принявшему порцию спиртного кавказца всё сказанное Родыгиным стало «бикфордовым шнуром», и если бы не старший брат Казбек и окружающие — быть беде.

Потом ещё целых полчаса беснующемуся Эльбрусу «переводили» на русский язык то, что именно хотел сказать Николай. Родыгин уже совсем осовевший и не очень понимающий что происходит, только сонно кивал…

— Что, Коля, опять «цыганочка с выходом»? — тихо спросил «А.А.», мягким круглым жестом приглашая артиста на манеж. Тот в ответ, с поклоном головы в сторону инспектора, хмыкнул: